меж собой, во втором и последующим, с предыдущими. Как же иначе?
В субботу, третьего, когда Оля хлопотала на кухне, раздался звонок в дверь. Она подошла, опередив меня, я отдыхал после порции новых ласк, да вообще после всего сумасшествия последних недель. Письмоносица тетя Даша принесла «молнию», солнышко расписалась за меня и уже без всякой радости пришла в спальню.
— О тебе Вика беспокоится. Хочет что-то сказать. Велела звонить.
Глава 30
С собственными коловращениями я начисто забыл о Фиме, а ведь его с самого начала января отправили в СИЗО, где он дожидался суда, теперь уж скорого. Тот начался с февраля, с первого числа, и, надо думать, распалил затихшие было страсти. Шутка сказать, московские дознаватели так ничего путного против «подельников Артура» не найдя, решили спустить все вниз, генеральная прокуратура отдала собранные материалы на попечение областной — а она, развалив дело на три составляющие, отправила уже городской, которая теперь и занималась обвинением. Откровенно спустя рукава, поскольку в деле фигурировали сами обвиняемые, которые оказывались свидетелями прокурора. И как будто никто не замечал этого вопиющего несоответствия, за которую любой адвокат, хоть частный, хоть приданный государством, ухватился бы с ходу. Собственно, что Фимин защитник и сделал, немедля отведя часть свидетелей, как лиц заинтересованных. А на суде, громил прочих свидетелей, обращался к судье с воззваниями и напирал на то, что происходило на улице, как на глас божий.
Под окнами райсуда действительно собирались толпы. Интересно, что обычно их оказывалось две — первая, преимущественно из пенсионеров и партработников мелкого звена, митинговала с утра — человек полсотни, вторая же, куда более многочисленная, включавшая в себя самые разные слои населения, начиная с кооператоров и кончая почему-то священниками, охотно скандировала разные лозунги, ровно пришедшие с времен самодержавия и престолонаследия — которых, кстати, предлагалось сбросить в помойное ведро истории вместе с тем фарсом, что устраивает прокуратура. В толпе проскакивали матерые диссиденты, либералы со стажем, антисоветчики и даже монархисты — их черно-желто-белые штандарты запестрели в новостных сводках нашего телевидения.
С самим Фимой мне поговорить, конечно, не дали, но держался он достойно. Адвокат уверил меня, что его-то подопечный получит самый минимум. Скорее всего, все трое: главбух, замдиректора и глава ателье, — получат год и выйдут по причине истечения срока сразу после оглашения приговора. Возможно, будут еще какие-то штрафы, но сейчас это неважно, прокуратура сама не хочет доводить дело до полного идиотизма, боясь вкатить максимальное наказание. Тем более, по другому делу, касательно убийства Артура, вдруг наметились значительные подвижки.
Я слышал о новых заявлениях московских сыскарей. Им все же удалось выйти на след нападавших, уж неведомо каким образом, но сыщики выловили всех троих аж в Мордовии, в глухом селе. И вот тут случилось странное — при аресте те оказали столь яростное сопротивление, что милиции пришлось отступиться, пригласить спецназ и уже с их помощью штурмовать дом. Одного из бандитов удалось ранить, и вот тут начались странности — его немедленно добили свои же, все же умудрившиеся уйти от преследования. По пути они сменили авто, убив водителя, чтоб замести следы, их снова нагнали, завязалась отчаянная перестрелка. В которой выжить удалось одному, самому отчаянному. Он ушел, а его подраненный товарищ отстреливался до последнего патрона, который всадил себе в лоб, едва только оказался окружен.
Что это было? — дикое представление головорезов или вообще поимка шпионов, не желавших попадаться в руки правоохранителей вместе со своими секретами. Газеты запестрели самыми безумными заголовками, те, что пожелтее, намекали на противостояние спецслужб, что покраснее, сообщали о заговоре блока НАТО, и его разоблачении. Сама же генпрокуратура хранила воистину гробовое молчание. Кажется, не могла определиться, кого ее сыскарям не удалось поймать. Но вот предупреждение по радио, по телевизору, в газетах, об опасности оставшегося на свободе маньяка-убийцы, кровившим за собой тропу к освобождению, в комментариях не нуждались. В городе, и без того растормошенном процессом над кооператорами, настроения ходили не самые лучшие. Большинство жителей склонялись к тому, что преступник всегда возвращается на место первого убийства, если, конечно, тот расстрел бандой самоубийц являлся именно их первой работой — и конечно, очень боялись появление пускай одного, но самого матерого из всех троих. Единственного, кому удалось уйти от роты спецназа, да не просто уйти, как выяснялось, а еще и убить двоих при попытке задержания. Всего же на счету банды уже числилось девять трупов. Еще одного преступники убили в доме — попавшего под горячую руку хозяина-пенсионера, где банда гостевала, держа того в заложниках. И это только то, что известно правоохранителям. Или то, что просочилось в газеты, ведь сами сыщики стали на редкость неразговорчивы.
Неудивительно, что в последние недели зимы город замер, будто готовясь к прибытию чудовища. Разговоров только и было, что о последнем убийце. Будто он обязан приехать в город, а не свалить в какой-то такой медвежий угол, где его еще год искать будут. Но хоть фоторобот ушедшего от спецназа стал походить на человеческий.
С этой мыслью я и пришел к Виктории. Она немедля проводила меня в свою спальню — чистая комната метров пятнадцать, в углу двуспальная кровать под балдахином, рядом с ней рабочий стол всякой женщины — трюмо и куча коробочек с духами, шкатулок с украшениями, пудрениц и прочего парфюмерно-косметического. Еще две полки, заваленные чертежами и папками, очевидно, по работе, а напротив, трехстворчатый шкаф и шкаф с книгами и телевизором «Филипс», еле влезавшим в отведенное ему пространство. Книги, я почему-то ими сразу заинтересовался, представляли собой набор одинокой женщины: все больше романов о любви, начиная с Тургенева и заканчивая Улицкой, стихов Майкова, Фета, Тютчева, Ахмадуллиной; все вперемешку, все заставлено сувенирами из разных стран, открытками. Среди них притулился подаренный Олей «Сардоникс» с изображением Дианы-купальщицы. Я механически взял флакон в руки.
— Я подобрала вам ткани, вы все равно такие в кооперативах не достанете. Это из «Березки», итальянские. Мне очень хочется бархатные брюки. И вы простите, что я тогда, на вашей свадьбе, все это высказывала, мне до сих пор как-то нехорошо.
Я взглянул на ткани. Отличная выделка, одного взгляда достаточно, чтоб понять, тут поработать можно на славу. И не экономить, Виктория накупила материала на себя и всех своих подружек. Я погладил бархат, ткань легкая, нежная, но и плотная. Посмотрел подкладку.
— Отличные ткани. У вас замечательный вкус, все в точности, как и требовалось. Думаю, получится что-то умопомрачительное.
Она кивнула, поблагодарив как-то механически. Взгляд Виктории остановился на духах.
— Пожалуйста, положите на место. Брата нет дома, уехал, поэтому я и
